МИХАИЛ АГРАНОВИЧ. ОПЕРАТОР-ПОСТАНОВЩИК И РЕЖИССЕР. ИНТЕРВЬЮ.
March 20, 2015
Есть совершенно удивительные люди, которым удалось заглянуть в глаза нескольким поколениям и увидеть в их отражении, что представляет собой эпоха. Они способны говорить на языке разных десятилетий и не забывают расставлять правильные акценты. Оператор-постановщик и режиссер Михаил Агранович в профессии настолько давно, что может в подробностях рассказать, какой ужасающей была первая реклама в СССР, или же каким потрясающим было кино, и что сегодня – все наоборот. Мы застали его во ВГИКе, где он уже много лет преподает и руководит операторской мастерской. Михаил рассказал, что его огорчает и что радует в современном кинематографе, а также за что стоит любить рекламу.
Есть такое понятие - оператор или режиссер "старой закалки". Что обычно вкладывается в это понятие и что значит на Ваш взгляд эта “старая закалка”?
Я думаю, что это понятие не всегда связано с экранными результатами, скорее с возрастом. Люди понимают, откуда я вышел - из какого кино, из какого времени... Закалка, действительно, старая (смеется). Другое дело, что мы стараемся каждое кино снимать так, как оно должно быть снято. А современное кино не может быть снято так же, как скажем, 20 лет назад. Появилась масса новых подробностей в киноязыке (в операторском деле в том числе), которые мы должны использовать. И было бы странно, если бы мы остались только там, в прошлом. Но вышли мы, конечно, оттуда. Кто-то не поменялся и, поэтому, теперь не снимает. А кто-то почувствовал время, общается и работает с молодыми - это дает положительные результаты. И общение со студентами в этом смысле крайне полезно. Лично я в начале своей карьеры работал с режиссерами, которые были старше меня. Они меня многому научили. В последние годы, благодаря рекламе в том числе, у меня возникли контакты с молодой режиссурой – и меня это радует.
Существует такой скепсис, мол, раньше операторам не нужно было многого, но они снимали шедевры. Сейчас операторы требуют много различной техники, но шедевров уже нет. С чем это связано, расскажите?
Потому что «шедевр» или «не шедевр» зависит не от оператора и уж, тем более, не от техники, а прежде всего от режиссера. С операторским делом в России все обстоит как раз более или менее благополучно. А вот с режиссурой сложнее. Больше всего мне сейчас хочется избежать старческого брюзжания, но, тем не менее, - это факт. Во ВГИК приходят молодые ребята с чудовищными пробелами в образовании. Многие из них не знают, кто написал «Анну Каренину». И если для оператора это очень плохо, но ещё как-то… (хотя я убеждён, что оператор должен книжки читать), то тёмный режиссёр это абсурд! Такого не может быть по определению! Но, увы, невежественный режиссёр сегодня не такая уж редкость. Хотя есть и грамотные, профессиональные, замечательные ребята. И картины они снимают вполне профессиональные, но… Нету (или почти нету) среди них художников, которым есть, что сказать от себя, «от первого лица». Вспомним В.Шукшина, О. Иоселиани, Г. Панфилова. На их картинах люди плачут, смеются, сострадают, думают… Не знаю, может, это мне не везёт, но не вижу я сейчас таких картин в нашем кино. Видимо, потому что продюсерам и зрителям такое кино не интересно. Первым оно не приносит денег, по причине того, что вторым оно не интересно.
А кого можете отметить из нынешних операторов?
Их целый ряд! Есть просто выдающиеся операторы! Это Максим Осадчий, безусловно. Высшего класса оператор. Мне очень нравится как работает Влад Опельянц, и даже не только в Никитиных (Никита Михалков - прим.ред.) картинах, а ещё до них. Он замечательно снял "Богиню" Ренаты Литвиновой. Я тогда восхитился и позавидовал свободе и яркости его языка. Олег Лукичев - только что посмотрел "Иван - сын Амира", приз "Белый квадрат" прошлого года. Замечательная работа! Володя Башта - он снял очень хорошую картину, которая проходит под рубрикой "сериалы". Называется "Крик совы". По-моему, это замечательное кинопроизведение. Мощная режиссура Олега Погодина, благодаря которой классно играют актеры, и оператору есть, что снимать. Совсем молодой Денис Аларкон… Этот ряд легко можно дополнить ещё несколькими именами. Очень здорово снимает Михаил Кричман, хотя мне не нравится ни один фильм, в котором он участвовал. Ему бы сейчас какое-нибудь живое, человеческое кино снять…
Разъясните мне такую вещь. На очень масштабных фильмах, например в «Титанике» (я видела закадровые съемки) очень много камер – ни одна, ни две, а пять. И за каждой сидит мэтр. Кто из них главнее?
Мэтры за пятью камерами не сидят. За камерой сидят камермены. А главный оператор либо сидит за первой камерой, либо рядом с режиссером у монитора и смотрит, что происходит с каждой камерой. И, договорившись с этими камерменами, как будет вести себя камера, он, в основном, занимается светом. В СССР не существовало института камерменов. Оператороы все делали сами - и за камерой сидели, и ставили свет. А в Америке давно есть D.O.P., а есть camerаman. D.O.P. работает с режиссёром, придумывает изобразительное решение картины и отвечает за результат. На съёмочной площадке его основное занятие - свет. И камермены работают под его руководством.
Давайте поговорим о рекламе. Один молодой режиссер, выпускник ВГИКа, во время интервью признавался, что выпускники и преподаватели киноинститутов считают, что реклама – это такой низкий жанр и слегка пренебрежительно к ней относятся. Почему Вы занимаетесь рекламой?
Я бы на месте этих людей к рекламе так не относился. По ряду причин. Во-первых, наше кино обеспечено современнейшей техникой, благодаря рекламе. В начале 90-х, когда кино было абсолютно на мели, и никто для кино ничего не закупал, в России появилась реклама. А реклама это, как правило, солидные бюджеты, это деньги. И на эти деньги стали покупать современнейшую технику: оптику, головки, тележки, краны и т.п. Благодаря рекламе мы эту технику получили и освоили. И до сих пор на ней работаем. Уже хотя бы за это мы должны быть рекламе благодарны. Я уж не говорю о том, что работа в рекламе – серьёзная экономическая поддержка для всех, кто в ней участвует. И потом... я уже начал об этом говорить: для меня реклама важна и полезна ещё и тем, что я стал общаться с молодежью, с ровесниками моих детей. Мы сошлись и подружились, и до сих пор дружим. Реклама – это не кино, это совершенно другой род деятельности, но и она может быть искусством. Так что я в рекламу камень кидать бы не стал.
Вы, наверное, застали тот этап, когда реклама в России только зарождалась, и сейчас эти ролики кажутся трогательными и забавными в этом своем первобытном облике. Какое самое значимое изменение произошло в рекламе за все эти годы?
Самую первую рекламу в своей жизни я снял в конце 60-х, учась во ВГИКе, когда рекламы в стране ещё в помине не было. И вдруг образовалась некая контора, которая взялась за производство кинорекламы (именно кино-, видео- тогда тоже не было). Уж не знаю, где они её показывали - на телевидение рекламы не существовало. Это была реклама Харьковской чулочно-носочной фабрики. Чудовищное произведение! (смеется). Помню, я приехал на эту фабрику и увидел толстых пожилых тётенек в синих халатах, которые натягивали на ржавые железные ноги эти чулки и колготки. Всё это в дыму, в пару... Та реклама, что родилась в начале 90-х, конечно, совсем другая - богатая, чистая и аккуратная. Но надо сказать, что за 25 лет она не сильно поменялась. Те же кухни, те же семьи у телевизоров, те же посудомоечные средства. Разве что компьютерной графики стало больше. Скажем, реклама банка "Империал" и сейчас бы достойно смотрелась. И наш ролик шоколадки "Mars" (с мельницей), сегодня тоже вполне мог бы существовать в эфире - принципиальных изменений не произошло. Только технические новшества - цифровые камеры, спец. эффекты и возможности цветокоррекции значительно возросли. Реклама, если меняется, то главным образом в соответствии с сегодняшней модой. Например, если несколько лет назад мы максимально раскручивали контраст, то сейчас наоборот - мода пришла на "вяленькую" картинку. Что эту моду определяет? Кто её диктует? Не знаю… Может быть, те ролики, что «Каннских львов» получают.
Вы являетесь действующим оператором и также преподаете во ВГИКе. Как все удается успевать и где Вас чаще можно застать - где-то на съемочной площадке или в аудитории ВГИКа?
Сейчас я больше занимаюсь преподаванием. Начиная с января, у меня был всего один рекламный ролик. А с кино вообще тишина. Если в прошлом году я снял три картины, то в этом году пока ничего. И предложений никаких. Очень, надо сказать, неприятное (и непривычное) состояние. Зато на ВГИК есть время. А так, подготовительные периоды готовящихся картин и съёмки рекламных роликов с институтской работой вполне совмещаются. Тем более, что в нашей мастерской, кроме меня работают ещё два преподавателя. Ну, а на время съёмок картины беру в институте отпуск. Со съёмочным периодом преподавание совмещать невозможно.
Вы уже упомянули, что во ВГИК приходят некоторые студенты и даже не знают, кто написал "Анну Каренину". Какие вообще они - Ваши студенты? Глядя на них, Вы можете определенно сказать, что у нашего кино есть будущее?
Я, конечно же, верю в будущее российского кино. Иначе я бы не работал в этом институте. В моем прошлом выпуске есть несколько талантливейших ребят - очень серьезных, содержательных художников. Если будет повод для изображения – хороший сценарий, режиссура - то они снимут первоклассные картины. Они и сейчас уже снимают полный метр и сериалы.
Я в последнее время заметила такую тенденцию, что молодые люди все больше углубляются в old school – смотрят черно-белые фильмы, ходят в кинотеатр «Иллюзион», увлекаются пленочной фотографией… Причем, если раньше это было очень редким явлением, то сейчас кинотеатры, где показывают старые фильмы, собирают полные залы. Вот я недавно была на показе фильма «В 6 часов вечера после войны», где был полный зал, и это далеко не бабушки. Почему есть такой уход в прошлое?
Видимо, это буйство техники, цвета, движения - оно немного приелось и от всего этого «богатства» уже слегка подташнивает. Поэтому хочется понюхать чего-то совсем простенького. Я не могу сказать, что "В 6 часов вечера после войны" - выдающаяся картина. В то время были фильмы и получше. Но люди ищут чего-то нового в прошлом, в котором они никогда не были.
Это хорошо или плохо?
Да это нормально! Это никому не повредит.
У вас был очень хороший режиссерский дебют в 2000-м году («Приходи на меня посмотреть»). Были ли попытки за это время снять что-либо еще?
Мы эту картину снимали с Олегом Янковским. С ним же у нас был и второй проект. Он был уже запущен в производство. Была выбрана натура, актеры, подписаны договора, забронированы гостиницы и прочее. Но за две недели до начала съемок продюсер передумал. Ему кто-то объяснил, что на этом проекте он не заработает. Картина остановилась. Мы искали новые возможности, и вроде бы нашли, но тогда заболел Олег. Картина встала. Сценарий - это некий современный парафраз на тему «Княжны Мэри» – мы писали на Янковского. Другого исполнителя этой роли я себе представить не могу. И хотя были попытки проект реанимировать, но именно по этой причине они ни во что не вылились. Сейчас у меня есть новый сценарий, который я очень хочу снять. Ищу деньги. Пока безуспешно. Но надежды не теряю.
Я где-то читала, что Вы хотели бы снять что-то по Довлатову, что он оказался очень близким Вам автором. Почему в нашей стране, где этого писателя почитают миллионы, так ничего и не сняли по нему? Он совсем не кинематографичен?
Почему Довлатова не снимают? Причина всё та же. Чехов, Шукшин, Астафьев, Довлатов. Сегодня Улицкая. Кто это будет смотреть? Такая литература, а вернее – такое кино, которое нам нравилось смотреть, хотелось снимать, сейчас никого не волнует. Во всяком случае, зрителю, определяющему кассу сегодня – говорят, его возраст от 17 до 23 лет – оно уж точно не нужно. Его, этого зрителя, приучили к тому, что кино это развлечение. Вот он и ходит в кино за этим. С ведром попкорна. Поэтому ни Довлатова, ни Чехова, ни Шукшина сейчас не снимают.
Это, конечно, печально.
Очень. Для меня это гораздо печальней, чем для Вас, поверьте.
Творческие люди, которые работают уже десятилетиями, так или иначе впитывают в себя субкультуру того или иного времени. В Вас, наверное, должно быть много разных субкультур, влияний духа разных десятилетий. Как в Вас все это вмещается и что оставило отпечаток больше всего?
На меня скорее влияли не субкультуры, а отдельные люди. Личности. В первую очередь - отец, Агранович Леонид Данилович. Потрясающий был мужик. Его влияние на меня не сравнимо ни с каким другим. Чуть позже - Швейцер Михаил Абрамович, Панфилов Глеб Анатольевич…Ну, и книжки, конечно. Пушкин Александр Сергеевич. Потом пришел Чехов Антон Павлович, Маяковский, Пастернак. А потом была замечательная послевоенная советская литература, которая продолжала те же традиции. А после на меня мало что влияло. Я пытался читать постмодернистских авторов, но как-то не пошло. Тоже и с поэзией. Я очень люблю стихи, но они закончились на Бродском.
Насколько я знаю, у Вас дочь – оператор.
Она режиссер. Закончила режиссерский во ВГИКе, мастерскую Хотиненко.
Все равно вопрос остается. Почему до сих пор профессия режиссера и оператора - редкость для женщин и почему Ваша дочь выбрала такую мужскую профессию?
Режиссеров, а, тем более операторов, действительно больше мужчин. Но надо сказать, что пропорции тут постепенно меняются. Когда я учился, у нас на курсе было три девочки. Сейчас их гораздо больше. Они приходят поступать очень хорошо подготовленными - у них хорошие фотографии и вполне приличные знания. Они прилежны. Но потом, большинство из них куда-то исчезает - наверное, выходят замуж, рожают детей. И правильно делают. Но одна-две-три девочки с курса остаются в профессии и даже успешно работают. Молоденькой девушке стать оператором сложно. А режиссёром тем более. Тут нужны мужская сила воли и характер, чтобы управлять коллективом, чтобы тебя слушали. Чтобы сделать то, что ты хочешь. Но есть женщины, которые на это способны. Кира Муратова, Лариса Шепитько... Это очень сильные женщины.
По Вашей версии, какие три вещи человек должен сделать в жизни?
Сейчас я пришёл к тому, чего в молодости, скорее всего, не понимал. Мужчина должен создать Дом – не построить, а именно создать. Взять на себя ответственность. Чтобы в этом Доме было красиво, вкусно и главенствовала любовь. Это, наверное, самое главное и самое трудное. Мне это удалось с третей попытки. Кому-то удается с первой. Это одна безусловная вещь. А все остальное, что бы я ни говорил, будет связано с этим же – с семьей, с детьми. Конечно, если ты художник, который пришел в искусство, тебе надо что-то совершить, чего-то достичь. Без этого вырабатывается комплекс неполноценности, с этим потом и умираешь. А третью вещь я сейчас даже и не назову.
Тогда напрашивается еще один вопрос – какое Ваше достижение?
У меня есть несколько картин, за которые мне не просто не стыдно, а которыми я горжусь. Они являются достижениями ни столько в области операторского искусства, сколько достижениями в принципе. Картина «Покаяние» для своего времени была явлением «из ряда вон». Она вышла в конце 80-х. Я не помню, когда еще такие очереди стояли в кинотеатры, и чтобы в «Дом кино» ломились на четыре сеанса. Эта картина участвовала в общественной жизни и ускорила те преобразования, которые произошли в нашей стране. До этого были «Маленькие трагедии». Я это кино совсем недавно пересмотрел по ТВ. Дай бог, чтобы его смотрела молодежь, потому что все это очень осмысленно и здорово сделано Швейцером. И какой текст с экрана звучит! Я счастлив, что мне довелось в этом участвовать. Потом были «Крейцерова соната» того же Швейцера, «Мать» Глеба Панфилова…Так что комплекс неполноценности, который у меня был, когда я закончил институт, исчез. Я знаю, что в этой профессии я что-то умею.
март, 2015
Фотографии из архива Михаила Аграновича.
